Человек начинается с горя?

Любовь, близость и привязанность имеют оборотную сторону — горе. Горевать можно только по потере кого-то или чего-то, что дорого и любимо. Семья — это дорогое и любимое. Работа с сиротством — это работа с потерей семьи, а значит с горем.

Умение выдерживать чужое горе — ключевое умение приемного родителя и специалиста семейного устройства. Не пугаться горю в разных его проявлениях, не шокироваться. Не отворачиваться, не убегать, не отмахиваться, не напускать поверхностный оптимизм. А разрешать и разделять горе: отважно не отводить взгляд от горюющего, оставаться рядом и честным, называть вещи своими именами и своевременно долго молчать, оставаясь мягким, чутким и доступным.

У каждого из нас своя емкость переносимости чужого горя (многие, например, сейчас перестали следить за новостями — не столько потому что устали, сколько потому, что невозможно уже видеть столько горя). К тому же помогать горевать в поколении, где утрачивается культура поминок и оплакивания — это почти суперспособность. Это сложный навык возвышаться над культурой дедлайнов и продуктивности, школьных оценок и уведомлений из социальных сетей, замедляться, предаваться тишине и опрОщению.

Последнее время мы с коллегами заметили, что много людей приходят к нам с горем, больше, чем обычно. Много слез, много бумажных платочков. Иногда это на поверхности выглядит как страх, иногда как злость, иногда как растерянность, но через два касания оказывается горем. Много-много потерь. То ли случились, то ли стали осознаваться, то ли годовщина сработала афтершоками. Причем, обнаруживается горе не по расписанию. Перефразируя Булгакова: “Психолог слышит много горя, но это было бы ещё полбеды. Он иногда внезапно слышит много горя, вот в чем фокус!” Мало, кто хотел бы в такие моменты столкновения с горем оказаться на нашем месте. Горе некрасивое. Горе долгое. Горе одиноко. Горе не перепрыгивается усилием или с наскока.

Я как редактору ИРСУ часто решаю сложную задачу, балансируя. С одной стороны, нужно говорить правду, а она про соприкосновение с горем. С другой — я не могу внезапно вываливать на вас боль, которая случается в жизнях сирот, приемных родителей или специалистов сферы кризисного детства — тогда закономерно будет, что я потеряю ваше внимание. (У всех разная переносимость чужого горя, ни у кого не безграничная. Я понимаю. Я сама не подписываюсь на многие благотворительные паблики, потому что иначе я сойду с ума. А я могу нам еще пригодиться). Поэтому всё-таки говоря правду, говоря о горе, мне хочется подчеркнуть его оборотную сторону: горе — это не конец, так будет не всегда. И это в помощь всем нам помогающим.

Одновременно с тем, как мы в ИРСУ становимся свидетелями горя, видим много людей, теряющих и горюющих, плачущих. И пятилетних приемных девочек, и тринадцатилетних осиротевших мальчиков, и двадцатилетних молодых взрослых усыновленных, и мужчин, и женщин. Которым мы говорим “Плакать — это нормально”, “Да, это правда так”, “Я рядом”. Одновременно мы видим еще кое-что. У нас есть возможность наблюдать за людьми долго. Месяцы, иногда годы. Люди в горе уходят от нас в свою берлогу, спят, выдыхают, перерабатывают боль. А потом возвращаются. Другие. Живые. Настоящие. Не все и не всегда. Но тех, кто смог поверить в разрешение горя и отважно доверился возможности его разделить, много. И девочек, и мальчиков, и мужчин, и женщин.

Работа горя (а не время), которая изживает боль, делает людей устойчивыми и пластичными. Они учатся жить без того, что теперь недоступно. И переживают это с достоинством. После пожара они строят новый дом, наводят в нем порядок и даже украшают цветами и картинами, зовут гостей. Глубоко и полностью изжив горе, они возрождаются к жизни и риску любить. Они как будто оказываются в новой более четкой, прозрачной реальности — где ценное ценится по-настоящему. Они сами становятся людьми, которых меньше пугает и шокирует горе. Они лучше помогают другим. Сохраняют присутствие духа. Улыбаются с немного грустными, правда, глазами. Мы видим грандиозные истории преодоления и перерождения. В такие моменты желала бы я, чтобы вы оказались на нашем месте. Это истинная притягательная красота. В этом много силы, надежды и смысла. Быть свидетелем этого — большая честь.

Это делают дети, потерявшие семью. Это делают взрослые, сопровождающее горе детей — приемные родители и специалисты. Помогает то, что горе оказалось разрешенным и разделенным. Что кто-то оказался рядом и дождался завершения работы горя и выдержал. Без гарантий и дедлайнов. Сложно уметь отдаться любви, сложно уметь отдаться горю. И для того, и для другого нужен рядом человек, которого кто-то раньше научил и горе, и близость выдерживать. Горе — оборотная сторона любви, близости, привязанности. Любовь, близость, привязанность — оборотная сторона горя.

Слава храбрецам, которые осмеливаются любить, зная, что всему этому придет конец!

Марина Иванова