Поддержала меня мысль, что треш — это нормально, он случается в приемных семьях через одну

Мы приняли в семью мальчика, ему было четыре года, он ровесник нашего кровного сына. Мы шли за приемным ребенком сознательно, с намерением. До этого я много читала про приемных детей, про адаптацию, про трудности в поведении, и Школа приемных родителей в ИРСУ удивительно всё расставила в голове по своим местам.

Мы были подготовлены по всем фронтам: знали про депривацию, про задержку психического развития, знали, что будет разница и конкуренция между детьми, мы были готовы ко всему, мы подложили соломку везде, где только могли. Наши близкие и люди, которые нам помогали в учреждениях, относились к нашей семье доброжелательно. Но все равно адаптация далась нам всем очень тяжело.

Когда мы приехали знакомиться с Сашей [имя изменено — ред.] в детский дом, я спокойно брала его на руки, вытирала сопли, не испытывала никакого отторжения. Но когда мы приехали домой и кровный сын встал с ним рядом, я почувствовала опасность. Саша сильный по характеру мальчик (иначе он бы не выжил), и в нем было много подавленной агрессии. Иногда в его глазах вспыхивала такая сильная ярость, он мог схватить палку, угрожать. А еще он не мог спокойно сидеть, например, рисовать, он постоянно прыгал и всюду залезал, как маленькая обезьянка (видимо, высокий уровень стресса не давал ему расслабиться). В ответ у меня возникало желание прижать его за холку.

Я как будто не принимала Сашу в семью, он был как чужой, как существо, от которого исходит угроза. Невероятно тяжело было признавать, что я не люблю своего ребенка, что мне неприятно его обнимать и к нему прикасаться, что он вызывает у меня такие вспышки гнева, которых я никогда в своей жизни до этого не испытывала. Моими постоянными спутниками стали чувства стыда и вины перед малышом.

Он был не виноват в том, что я так тяжело его принимала, ответственность за это лежала только на мне. Расхлебывать это тоже нужно было мне, и как можно скорее. А как расхлебывать? Куда идти? С кем поделиться?

Непросто и стыдно признаваться в таких чувствах подругам, родственникам. Советы их тоже не помогали. Если у них нет приемных детей, то ничего подобного они, скорее всего, не испытывали.

Я читала и смотрела всё, что только было можно по теме, но ничего не могла с собой поделать: я не могла контролировать свои эмоциональные реакции. Через три месяца я поняла, что мне нужна помощь. Я знала, что в ИРСУ есть поддерживающие программы для приемных родителей. Зашла на сайт, нашла группу “Уже вместе” и записалась.

Я не белая ворона и не ужасный человек

По вторникам начались наши еженедельные созвоны в зуме. Каждую неделю ведущие готовили для нас тематические упражнения и задания, но до них чаще всего даже не доходило. Для всех участников группы самым важным было выговориться. Хотелось рассказывать и рассказывать. У многих в группе были тяжелые истории с приемными детьми — вранье, поджоги, воровство, энурез. У кого-то тяжелые отношения с опекой, у кого-то уже депрессия и выгорание. Мы по очереди делились своими историями, получали поддержку, сочувствие, принятие.

Я тоже смогла разделить с участниками группы свои тяжелые эмоции — чувство вины, стыда, долга и гнева. Оказалось, так важно разговаривать с людьми, которые испытывают то же самое. Такого сильного чувства, что ты не один, думаю, невозможно найти за пределами сообщества. Я поняла: то, что я чувствую, это нормально, в смысле естественно. Я поняла, что не нужно винить себя, во время адаптации нужно ждать, убрав требования и ожидания.

Я получила очень важное знание: я не белая ворона и не ужасный человек, другие приемные родители тоже могут испытывать похожие эмоции. Со временем это пройдет, постепенно мой ребенок в меня врастет и станет мне родным. Нужно ждать, а испытывать раздражение — это естественно. Да, Саша быстрее бы расслабился и успокоился, если бы у меня получалось лучше справляться со своими эмоциями, но у меня получалось как получалось. Благодаря группе я поняла: делать так, как пока получается — это нормально.

Я получила необходимую мне поддержку и конкретную помощь в сложных вопросах благодаря нашим кураторам Варваре и Наталье, материалам, которыми они делились, и группе.

Нужен маяк — нужно место, про которое знаешь, что там есть люди, которые помогут

Мы с мужем давно хотели приемного ребенка, знали, что одного-двух родим, одного усыновим. Почему? Загадка. У нас точно не было часто встречающихся мотиваций: благотворительность, жалость к детям-сиротам или невозможность иметь кровных детей. Я обсуждала этот вопрос с психологом. Кажется, причина кроется в моем детском опыте некоторой беспризорности: я училась в школе в соседнем городе, в чужом городе мне негде было проводить время, пока я ждала транспорт или занятия, и я часто гуляла по улице одна. У мужа были сходные детские переживания. У нас долго у обоих была какая-то неосознанная, незакрытая потребность: это видно даже на уровне животных — все наши животные были когда-то бездомные, ни одно из них не пришло к нам из благополучных обстоятельств.

Я знала, что будет сложно. Я непросто принимаю новых людей в свою жизнь, я интроверт. А тут пришел новый человек, который со мной не связан, а я должна теперь быть с ним каждый день и навсегда — со всеми его особенностями, со всей физиологией.

Помню, что когда мы заканчивали ШПР, мы на память брали себе камешек как символ чего-то, что мы забираем с собой с занятий. Мне попался голубенький камешек и я сказала: “Он мне напоминает маяк. Я на сто процентов знаю, что у меня будет треш. И когда треш будет — я позвоню в ИРСУ. ИРСУ — это как маяк, я знаю, что там есть люди, которые мне помогут”.

Прошел почти год, как Саша дома. Такой агрессии уже нет и Саша стал менее тревожным. Сейчас это спокойный ребенок — полежит, погундит, пожалуется, прижмется — ребенок как ребенок, и мне рядом с ним спокойно. Я думаю, это случилось потому, что у меня благодаря группе появилось больше принятия и устойчивости.

За пределами сообщества приемных родителей об этом не говорят

Наша группа проходила онлайн. Конечно, очные группы — это более близкий и эффективный формат. Но очно я не смогла бы участвовать: дети иногда болеют, тогда они дома, и я не могу отлучиться. Мы с группой были в разных местах, но у нас все равно получилось сплотиться. Сейчас, когда занятия в группе уже завершились, мы по-прежнему продолжаем созваниваться в то же время, но уже без кураторов. Даже встречаемся вживую по возможности с теми, кто в Москве. Мы переписываемся, и чат очень помогает.

Недавно мы обсуждали, что нужно, наверное, больше писать и публиковать трешовых историй. Потому что в основном истории приемных родителей выглядят глянцевыми и прекраснодушными. Тогда те, кто сталкивается с пугающими и жуткими проявлениями себя или детей, чувствуют себя белыми воронами: мол, у всех все хорошо, а только у нас вот такое. Мы иногда, когда встречаемся, уже шутим: “Давайте по трешачку что ли добавим?” И начинаем жаловаться друг другу — у кого какой треш случился. Слушаешь историю за историей и думаешь: “Какой же бывает ужас. У нас-то оказывается, всё не так уж и плохо”.

Когда треш нормализован, когда его не замалчивают, приемные родители могут не прятаться, не стыдиться из-за мысли “мы одни такие, с нами что-то не так”. Серьезные трудности бывают, похоже, у приемных семей через одну: либо у взрослого, либо у ребенка, либо у всех.

Многие приемные родители проходят одни и те же тяжелые этапы, испытывают похожие трудности, но им не с кем поговорить. За пределами сообщества приемных родителей об этом не говорят. Получить такое сообщество близких людей – бесценно, и для меня это стало одним из важнейших приобретений во время и после участия в группе «Уже вместе».

Мария, участница группы “Уже вместе”

Записала Марина Иванова