Слова «Спасибо, дальше мы готовы справляться сами» — главный итог работы психолога

Евгения Россовская, клинический психолог, ИРСУ:

ИЗ СВОЕНРАВНОГО ПОДРОСТКА В ПСИХОЛОГИ

Мой путь в профессию был достаточно прямым. В детстве я была своенравна, из школы меня мягко “попросили”. После девятого класса я поступила в педагогический колледж на факультете социальной педагогики, где на последнем курсе преподавали введение в клиническую психологию. И меня зацепило: это мое! После некоторых перипетий моя студенческая жизнь продолжилась во втором меде (РНИМУ им. Н.И. Пирогова), в огромном университете среди будущих докторов. Я сознательно и хорошо училась, мне были интересны профильные клинические предметы и, конечно, студенческая практика.

После университета мне, как молодому специалисту, подверженному романтическим состояниям, казалось, что для работы лучшее место на земле — это НИИ психиатрии. Что это именно то, что мне нужно, и там я смогу состояться профессионально. Поэтому я пришла в консультативно-поликлиническое отделение, сказала “я закончила второй мед по специальности клинический психолог, хочу у вас работать”. И меня взяли. Я начала работать патопсихологом, делала патопсихологические обследования пациентов разных отделений.

Параллельно я повышала квалификацию и училась в Институте интегративной семейной терапии по профилю “семейное консультирование”. Еще в университете меня поразил подход системной семейной терапии. Это краткосрочный подход, наглядная инструкция, и практически сразу виден результат. Проблема решается, результат достигнут, заканчиваем. Мне захотелось вникнуть в то, как это работает.

В НИИ психиатрии я проработала два года, когда мой бывший преподаватель по “системке” Анна Михайловна Маричева (сейчас наш горячо любимый супервизор в ИРСУ) предложила мне прийти работать на ее место в Научно-практический центр психического здоровья детей и подростков им. Г.Е. Сухаревой, это бывшая детская психиатрическая больница №6. Сухаревская больница (в народе называемая «шестерка») — уникальное учреждение: единственное в Москве, где занимаются психиатрической помощью и реабилитацией исключительно детей и подростков. Работать семейным терапевтом и патодиагностом, да еще и в остром отделении? Я согласилась, не раздумывая.

Свое становление как клинического психолога и свой основной профессиональный опыт я связываю именно с этим местом. Мне было очень интересно, жизнь бурлила, работа была насыщенной и в удивительном коллективе.

ОСТРОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ДЛЯ ПОДРОСТКОВ В “ШЕСТЕРКЕ” — ВСЁ УСТРОЕНО ОЧЕНЬ ЖЕСТКО

В “шестерке” много разных отделений — это большая больница. Наше — острое, для девочек от 7 до 17 лет в самом тяжелом состоянии — это, в основном, так называемая, большая психиатрия. Девочки с серьезными психическими расстройствами, часто в психотическом или предпсихотическом состоянии, дети с попытками суицида.

К нам также часто направляли девчонок с различными поведенческими расстройствами — асоциальное поведение, побеги, самоповреждения. Казалось бы, дети совершенно разного профиля, почему они оказывались в одном отделении? К сожалению, в нашей системе здравоохранения и реабилитации пока не существует никакой альтернативы для детей с трудным поведением (часто сформированного неблагоприятной социальной средой).

В отделении все устроено очень жестко: одна большая спальная комната, вмещающая всех пациенток. Все всё делают вместе, строгий режим. Из спальной комнаты все вместе идут в один класс, вместе в туалет, вместе еда, прием лекарств, сон. Никаких опасных предметов, ручек на окнах и дверях нет. Девчонки под постоянным наблюдением персонала и педагогов. Звучит страшно, но это действительно необходимые меры безопасности, и все это мне, как специалисту, было ново и любопытно.

Детская психопатология отличается от взрослой особой яркостью, несмазанностью проявления симптомов. Если психоз — это психоз: полная картина, активная, объемная. И так все болезни, все состояния — на пике своего проявления. Лечение отягощается проблемами переходного возраста, гормональной перестройкой в организме.

Психолог в больнице работает не только с ребенком, но и с его семьей. Если у ребенка дебютировало психическое расстройство, родители часто не понимают, как с этим дальше жить. Как помочь ребенку, как помочь его семье с этим справиться? Кризисное сопровождение семьи — важнейшая задача. Хотя время ограничено. Срок госпитализации в среднем 21 день, и только 3-4 встречи с семьей. Нужно за это время помочь семье, чтобы она пошла дальше и нашла свой путь. Чтобы они приняли новые обстоятельства и научились справляться. А детей много, и семей тоже много.

СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ НЕВОЗМОЖНА, ЕСЛИ У РЕБЕНКА ПРОСТО НЕТ СЕМЬИ

В Сухаревской больнице начался мой опыт работы с детьми из детских домов и социально-реабилитационных центров. Если в учреждении с ребенком не справлялись, то он оказывался у нас. Не всегда “по делу”. Конечно, были случаи, когда необходима госпитализация, но бывали и девчонки просто с поведенческими трудностями, вполне понятными. Потому что не ребенок болен или ненормальный, а в трудном поведении проявляется его способ справиться с ненормальными обстоятельствами. Медикаментозная терапия полностью проблем не решает. А семейная терапия невозможна — у ребенка просто нет семьи. Тогда могла сработать только групповая или индивидуальная терапия. И вот это оказалось очень сложно.

В клинике я столкнулась и с приемными семьями в состоянии тяжелейшего кризиса. Бывало, ребенок попадал в больницу в остром состоянии, а родители после госпитализации отказывались забирать его домой. Семьи не были готовы принять ни ребенка, ни его болезнь. Приходилось работать, разъяснять, убеждать. Удавалось не всегда. Тогда надо было как-то сообщать ребенку новость, что семьи у него больше нет, что от него отказались. Помню один очень тяжелый случай. Мальчик до попадания в больницу не знал, что он усыновлен. Нам с доктором надо было помочь родителям, чтобы они смогли сообщить ребенку сразу и то, что они не его биологические родители, и то, что они не заберут его домой.

Много было по-человечески трагичного. Конечно, должна быть определенная способность эмоционально отстраняться от ситуаций. Риск выгорания при работе в больнице очень высокий. Но поддерживающий коллектив, наличие единомышленников, осознание важности нашей работы давали мне возможность чувствовать себя устойчиво и безопасно. Мне очень повезло работать в таком коллективе.

БЫТЬ ВОСТРЕБОВАННОЙ И ПРИНОСИТЬ ПОЛЬЗУ — ВАЖНАЯ ЧАСТЬ ИДЕНТИЧНОСТИ

В 2018 году у меня изменились личные обстоятельства: я вышла замуж. Мой муж — гражданин другой страны, я стала часто уезжать и не могла работать на полную ставку. Мне, к сожалению, пришлось уволиться. Большая часть моей самоидентичности была в больнице. Там я ощущала свою нужность, важность, востребованность и причастность к общему делу. Я была звеном большой цепи, членом большого профессионального коллектива и профессионального сообщества. Завершение этого этапа в моей жизни далось мне нелегко. Профессиональная востребованность мне была важна и необходима.

Однажды в социальных сетях я увидела репост моей преподавательницы и уважаемой коллеги Екатерины Жуйковой, что некая организация под названием ИРСУ искала сотрудника. Уровень доверия к Кате как к профессионалу у меня очень высокий, а она написала, что организация прекрасная. Я стала читать про ИРСУ. У меня сложилось впечатление, что это большое важное дело, которое делают хорошие люди.

Я подумала, что вряд ли смогу рассчитывать на работу и зарплату. Подумала, может быть, мой вариант — волонтерская помощь, которая тоже была нужна ИРСУ: я могу делать для организации то, что умею, pro bono. Я написала Дине Магнат, которая была указана на сайте, как контактное лицо. Написала, что я клинический психолог с опытом работы и могу помогать по своей специальности.

Меня пригласили на собеседование, и мы сразу друг другу понравились. Меня тепло приняли в команду, как равноправного сотрудника. Я с радостью приезжала в офис ИРСУ для работы с клиентами. А потом вдруг случилась пандемия, которая застала меня врасплох в другой стране. Возникли сложности с документами, я не могла выехать, вокруг был локдаун и закрытые границы, весь мир перешел в онлайн. Целый год я ждала нужных документов и продолжала работать — теперь удаленно.

УДАЛЕННАЯ ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ РАБОТА НЕ СУРРОГАТ И НЕ КОМПРОМИСС

Моя работа в ИРСУ — это консультирование семей и индивидуальная работа с приемными детьми. Это в основном подростки с разнообразными сложностями — личностными, семейными, жизненными. Некоторые из ребят с опытом госпитализации в НПЦ Сухаревой.

Удаленная психологическая работа поначалу казалась мне суррогатом, компромиссом, но со временем я заметила, что особой разницы между очным и дистанционным консультированием нет, работа по-прежнему эффективна.

В случае с подростками удаленная работа, как оказалось, имеет много плюсов. У меня есть возможность наблюдать ребенка в домашнем контексте. Я вижу, как устроен его быт, как строится общение с близкими. Как ребенок крикнул — ответил кому-то за дверью, как обратился к близким, постучали/не постучали в его комнату, его реакции — все эти детали позволяют сложить объемную картинку, я получаю много информации, которую можно использовать в работе. И ребенок часто более спокоен и расслаблен — он у себя дома.

Конечно, есть ограничения. Например, сложнее проводить проективные методики. Фигуры в действительности не попереставляешь, хотя сейчас есть платформы, которые позволяют делать и это. Но у нас в ИРСУ, к счастью, есть выбор: если ребенок не про “поговорить”, то я могу передать его кому-то из коллег, у кого есть возможность работать с ребенком очно.

В последние два года я особенно пристально изучаю феномен детской травмы. Как она сказывается на привязанности, и какое влияние оказывает на жизнь человека. Я много размышляла и читала про особенности и расстройства привязанности у детей, переживших, пожалуй, самую жуткую травму в раннем возрасте — отказ родителей в любви и заботе.

Работа с приемными детьми — это работа с травмой. Приемный ребенок точно травмирован, просто не всегда очевидно, насколько и была ли у него возможность компенсировать эту травму с помощью других, теплых и неравнодушных взрослых. Ранняя детская травма — это очень тяжелые переживания. Когда малыша оставляют, он испытывает ужас и не знает, как с этим ужасом справиться. Угрозе подвергается буквально выживание. Последствия этой травмы нередко тянутся через всю жизнь, терапия травмы — долгая и сложная работа.

РАБОТА ПСИХОЛОГА, КОГДА У СЕМЬИ НЕТ ВОЗМОЖНОСТИ ПЛАТИТЬ

Обратившиеся в ИРСУ приемные семьи не платят за психологическое сопровождение. В этом большой плюс: они могут рассчитывать на поддержку вне зависимости от текущего материального положения. Но в этом и минус: кажущаяся неограниченность ресурса не всегда способствует должной эффективности и обязательности работы над проблемой. Известно, что люди больше берут от психотерапии, когда платят за нее.

И здесь есть проблема: часть семей, которым особенно нужна помощь, в социальном плане низкофункциональны, их малые психологические ресурсы идут рука об руку с ограниченностью ресурсов финансовых. В ИРСУ принципиально помощь бесплатна и нет лимита по количеству встреч: мы оказываем столько помощи, сколько нужно по запросу семьи. Есть семьи, с которыми я работаю больше года. Семья всегда может вернуться в терапию после паузы, если возникают новые кризисы, которые сложно преодолеть самостоятельно.

Иногда достичь долгого устойчивого состояния непросто. Подростки, к примеру, не берут материал так, как взрослые: они постоянно растут, меняются сами, меняются обстоятельства, и адаптация к ним требует помощи. Им чаще нужно длительное сопровождение.

Детей и подростков с психическими проблемами, которые у нас в работе, как правило наблюдают и врачи-психиатры. Это могут быть как частные доктора, так и доктора из ПНД по месту жительства семьи. Для эффективной работы необходимо сотрудничество с другими специалистами — психиатрами, неврологами. Системный контакт с ними у нас еще не налажен, он пока ситуативный, но мы над этим работаем.

Конечно, не хочется (и не желательно) становиться единственным источником ресурса для семьи. Важно, чтобы семья училась справляться с жизненными трудностями самостоятельно, вырабатывала свои стратегии преодоления кризисов, чтобы члены семьи учились слышать друг друга и договариваться без посредников. Когда есть бесконечный “костыль”, то хочется постоянно на него опереться. Но когда семья или ребенок говорят “спасибо, дальше мы готовы справляться сами” — вот это, пожалуй, и есть главный итог правильной терапии, как я ее вижу. И такое, к счастью, случается.

ИРСУ: СООБЩЕСТВО, САМООРГАНИЗАЦИЯ И РАБОТА НА РАВНЫХ

ИРСУ дал и дает мне очень много. Кроме собственно работы, которую я люблю, это еще и новые задачи, новые проблемы, которые мне интересно решать. Сейчас я работаю в своей профессии, с темой, которая мне интересна, и прекрасными людьми, с которыми мы смотрим в одном направлении. Я по-прежнему ощущаю себя частью профессионального сообщества.

Мне немного не хватает общих дел, очных супервизий с коллегами: все процессы происходят в Москве, а я далеко. Но мы с коллегами все равно постоянно на связи, обсуждаем общие дела, трудные случаи. Если кому-то нужна помощь — мы самоорганизовываемся в интервизорские группы. Обмениваемся опытом, поддерживаем друг друга. Это бесценно.

Люди в ИРСУ очень профессиональны, меня поражает ум и находчивость моих коллег. Мне очень нравится работать в коллективе, где у всех разные компетенции и общение на равных. Мои знания и мой опыт довольно уникальны, и я тоже вношу свой вклад. Сейчас я ежемесячно веду для коллег лекции «Психиатрия для психологов». Это объемные лекции, с большим количеством материала. Я замечаю, что специалистам это интересно и нужно, мои знания и опыт в этой области достаточны, чтобы ими делиться.

Мои дальнейшие цели — это ассимиляция в другой стране и работа в локальной организации, которая занимается помощью семьям в трудных ситуациях. Это долгий и непростой путь, который мне еще предстоит пройти. А пока я хочу продолжать приносить пользу здесь и сейчас, в своей родной стране, тем, кто в этом особенно нуждается. Совершенствовать свои навыки, оставаться в профессии. И ИРСУ дает мне такую уникальную возможность. За что я безмерно благодарна.

Записала Светлана Андреева