Относиться к специалистам так, как ты хочешь, чтобы они относились к родителям и детям

Я не собиралась работать с сиротами

Моя мама всю жизнь работала в детских сиротских учреждениях — в Краснодарском крае и на Сахалине. Я с детства близко видела много детей, которые лишились семьи. Но я получила техническое образование и в сиротской сфере точно работать не планировала.

Однажды, это было в 1998 году, мама предложила мне устроиться на лето в детский дом. Моя дочь часто болела, на больничные постоянно ходить было неудобно, а в детском доме был посменный график и работать в разные смены с мамой было удобно. Я наивно думала: если с детства видела детей из учреждений, то хорошо их знаю, и если к детям относиться по-доброму, то все получится, – поэтому согласилась. Но после первого дня на работе я вернулась домой в слезах. 

У некоторых сотрудников детских домов бывает на работе “медовый месяц”, у меня его не было. Мои смены начинались в 7 утра и заканчивались в 10 вечера. Я работала с группой из 26-28 детей разного возраста. В обязанности воспитателя входило многое, в том числе организация самоподготовки — выполнение  в классе школьных домашних заданий с 15:00 до 17:00.

Мне было непонятно, почему нельзя, например, кому-то из детей заниматься в своей комнате, почему все должны обязательно сидеть в одном пространстве, если они уже полдня провели в школьном коллективе, где много детей. Завуч приходила с проверкой и пыталась помочь мне: “Перегородите выход в класс своим столом, и никто убегать с самоподготовки не будет”. Это звучало таким абсурдным, я не понимала, куда я попала. Часто дети убегали, совершали правонарушения. Я сдавала смену в 10 вечера, за мной заезжал муж, и мы ехали с ним искать тех, кто вовремя не вернулся в детский дом. Это было крайне тяжело, я приходила домой обессиленная.

Но лето закончилось, а я осталась работать в детском доме. Почему? Наверное, меня затянуло. Затянуло, потому что начало получаться. За лето отношения с детьми были установлены. Возникло доверие, контакт. Я чувствовала, что они нормально ко мне относятся, что я им нужна. Хотя я абсолютно не “добренькая”, просто дети у меня были хорошие. Потом в наш детский дом пришел молодой директор, который был заинтересован в детях, и стало работать еще интереснее, многое менялось, происходящее совпадало с моими внутренними представлениями о том, как помочь детям. 

Не казенный подход к помощи детям-сиротам 

Три года я проработала воспитателем, потом стала старшим воспитателем, пошла учиться на психолога.  В 2010 году на базе детского дома мы начали создание службы сопровождения замещающих семей. Меня назначили руководителем этой службы. Тогда Школа приемных родителей не была обязательной, а помощью приемным семьям в Приморском крае занималась только одна (очень хорошая) общественная организация. Среди государственных учреждений в крае наш детский дом стал первопроходцем. Информационных ресурсов, методических материалов или практических примеров было крайне мало. 

Нам с коллегами хотелось прежде всего создать качественную Школу приемных родителей. В организационной работе нам помогал благотворительный  фонд  «Виктория».  Я  уже хорошо понимала особенности детей из детских домов, но не понимала, как подготовить семью, которая решила стать приемной. Я догадывалась, что Школа приемных родителей не должна быть лекциями с сухой теорией, она должна быть практикоориентированной, но как это сделать, я не знала. 

Однажды я прочитала книги Людмилы Петрановской «Минус один» и «В класс пришел приемный ребенок». Идеи Людмилы Владимировны нашли сильный отклик во мне, совпали с десятилетним опытом моей работы в детском доме. Я никогда раньше ничего подобного не читала. Был удивительный эффект узнавания: например, что у каждого беглеца из учреждения есть на это свои причины. 

Когда я себе ищу обучение, мне важно, чтобы преподаватели имели практический опыт.  Тогда я искала обучение у специалистов, которые сами ведут ШПР. Я узнала, что Людмила Владимировна создала Институт развития семейного устройства (ИРСУ), и многие коллеги в ИРСУ не только вели ШПР, но были еще и приемными родителями. В 2014 я через всю страну полетела в ИРСУ учиться, познакомилась лично с Людмилой Петрановской и Диной Магнат.

Лекции, книги, конференции — это замечательно. Но только в ИРСУ я наконец-то увидела, как принцип “минимум теории, максимум опыта” реализуется на практике, почувствовала на себе: вот что нужно будущим приемным родителям.

Благодаря ИРСУ в Приморском крае удалось организовать для специалистов настоящее качественное практикоориентированное обучение. Наша служба выросла, появилась сплоченная профессиональная креативная команда. Мы смогли создать ШПР в тренинговом формате и хорошую службу сопровождения. У нас было ощущение, что мы двигаемся в правильном направлении. Будущие приемные родители, приходя с направлением на обучение, воспринимали ШПР как очередную формальность, но по завершению курса не хотели расставаться. Появлялось всё больше приемных семей. Наши специалисты научились принятию абсолютно разных родителей, с разной мотивацией, с разными проблемами. Приемные родители шли к нам за помощью, нам доверяли. Работать было интересно.

Но оставалась проблема. Сотрудники детского дома, службы сопровождения и нашего отдела опеки работали в интересах ребенка, в интересах семьи. Но в сфере помощи мы были, конечно, не одни. Когда нам приходилось сталкиваться со специалистами других ведомств, было сложно: мы разговаривали будто на разных языках. Сложно было не потому что специалисты плохие, а потому что у них не было почти никаких знаний про привязанность, про детей-сирот и помощь кризисным семьям. Например, не было понимания, почему в службу сопровождения обращаются так много семей: “Вы плохо обучили их в ШПР, поэтому они идут потом к вам на консультации,” – говорили нам чиновники.

Всеобуч – проект обучения специалистов, которого не хватало

Я ушла из детского дома, проработав в нем почти 20 лет. Мне казалось, теме сиротства я отдала что могла, я сильно устала, поняла, что выгораю, и размышляла, чем заниматься дальше. 

Но неожиданно осенью 2017 года Людмила Владимировна написала, что в ИРСУ зарождается новый проект обучения специалистов, и пригласила меня присоединиться к команде, которая его разрабатывала. Проект носил рабочее название “Всеобуч”. Мне была интересна идея, не только потому что она про детей и родителей, но и потому что задумывалось собрать на одной тренинговой площадке специалистов из разных учреждений и ведомств. А именно этого как раз так не хватало, когда я работала в госучреждении.

На примере работы с приемными родителями я уже понимала, что лучшее обучение — это проживание непосредственного опыта на занятиях. Сколько ни излагай информацию словами, эффект не тот, пока ты не попробуешь примерить на себя роль, например, ребенка, отобранного из семьи, или его приемных родителей. Сделать это необходимо не для того, чтобы специалистов как-то оценить или осудить, а чтобы помочь им лучше понимать тех, с кем они сталкиваются ежедневно в своей практике. Когда побываешь на месте мамы, от которой сотрудники нескольких ведомств одновременно что-то требуют, становится понятно, почему у мамы опускаются руки, она много обещает, но закрывает дверь и ничего не может сделать. Именно из этого понимания как раз и рождаются стратегии эффективной помощи.

Тем, кто разрабатывал Всеобуч, хотелось, чтобы специалисты могли получить не только знания, технологии, инструменты, но и поддержку в безопасной уважительной обстановке. На своих рабочих местах коллеги часто испытывают давление, их работу обесценивают, не видят результата. А в ИРСУ всегда присутствует забота и бережное отношение к обучающимся, потому что есть убеждение: специалисты понесут заботу и уважение в практику помощи детям и семьям, если сами окружены заботой и уважением.

К концу 2017 года программа была готова, в 2018 началась в Удмуртии. В 2019 году Дина спросила меня: «Хочешь провести Всеобуч в Приморье?» Какой мог быть мой ответ? «Конечно, хочу». Дина сказала: «Тогда я прилечу». И прилетела.

Специалисты узнают о привязанности и смягчаются 

Всеобуч состоится в Приморском крае – от этой мысли становилось одновременно и хорошо, и волнительно: как специалисты воспримут программу и нестандартный формат обучения? Инициативу поддержал благотворительный фонд «Владмама»: коллеги связались с министерствами, помогли с организацией, нашли площадку для проведения тренинга. Мы провели группы во Владивостоке и в Уссурийске. Всё получилось. 

Сейчас в крае проходит уже седьмая группа Всеобуча. На тренинг приходят часто молодые сотрудники, которые только начинают свою работу в центре содействия семейному устройству (детский дом), отделе опеки и попечительства, доме ребенка. Я им по-хорошему завидую: если бы в том далеком 1998 году, когда моя работа в детском доме только начиналась, у меня была бы возможность участвовать в таком курсе — мне точно было бы легче понимать детей, а главное, мне бы удалось избежать многих ошибок, которые я делала, работая воспитателем (за некоторые из них мне до сих пор стыдно перед детьми).

Когда я вижу включенность специалистов, их открытость, готовность честно размышлять о своей работе, когда я вижу, что они пробуют помогать, опираясь на понимание привязанности или доверяют своей интуиции в помощи детям – я осознаю: то, что мы делаем, действительно помогает детям. Вот несколько примеров. 

Помню, как на группе молодой педагог-мужчина, который недавно пришел работать с сиротами, имея за плечами многолетний опыт работы в школе, поделился, что после тренинга он начал понимать стратегии поведения, которые возникают у его воспитанников, как реакция на потерю или предательство родителей. Он смог увидеть в ребятах детей, раненных в душу, а не просто циничных хулиганов. 

Однажды мы поддерживали семью, оказавшуюся на грани отобрания детей. Наши эксперты настаивали, что дети не находились в непосредственной опасности, а значит важно было семью для детей сохранить. Один из членов комиссии по делам несовершеннолетних уже прошел обучение по программе Всеобуч. Я наблюдала, как он руководствовался интересами семьи: осознавал сложность ситуации, не был категоричным, был готов предложить помощь. Для меня это было впечатляющим: ведь обычно сотрудники комиссии по делам несовершеннолетних ассоциируются с жесткостью и строгостью. Это было бесценно, и точно было результатом Всеобуча. Дети в итоге оставались в семье, семье помогли, и жизнь их развивалась относительно благополучно.

Много открытий на Всеобуче делают специалисты из домов ребенка. Например, что для ребенка в учреждении важен тактильный контакт. Или что нужно готовить детей к переводу в другое учреждение, на доступном языке объяснять им, что с ним происходит и что будет происходить после, говорить правду. Такое обращение формирует у ребенка доверие к миру, ко взрослым – а это сильно влияет на его дальнейшую судьбу. Хочется надеяться, что меньше будут поранены малыши из-за заблуждений, в духе “детей брать на руки нельзя, а то разбалуются”, или “он маленький, ничего не понимает, можно и приврать, только бы не плакал”. 

Одна территория – много специалистов

Если только один-два человека пройдут обучение и вернутся на свои рабочие места, они вряд ли смогут что-то изменить значительно. Специалисты из разных структур — комиссий по делам несовершеннолетних, реабилитационных центров, сотрудники домов ребенка, социальные работники, учителя — все работают по разным регламентам и относятся к разным министерствам: соцзащиты, здравоохранения, образования. Важно, чтобы специалисты, которые работают с ребенком и часто должны совместно принимать решения, смотрели в одну сторону. Всеобуч помогает: у коллег городских или районных служб, которые ежедневно взаимодействуют между собой на территории, возникает общее понимание, что на самом деле значит “интересы семьи” и какова роль привязанности в жизни ребенка. 

Очень важно, когда в группе есть не только специалисты, которые “работают в полях”, но и чиновники. Для многих участников, занятых в структурах власти и управления, формат тренинга и обсуждение эмоций являются необычными, поначалу дискомфортными. Они шутят на тему «Всеобуча»: «Это как клуб анонимных алкоголиков».  

Мой опыт показывает, что эффективное взаимодействие с государственными служащими возможно, если есть диалог на равных. Когда участники принимают правила, что на площадке Всеобуча можно ошибаться, что принимаются любые мнения, что высказываниям не дается оценка, когда коллеги рассказывают не только успешные кейсы, но и провальные, — даже высокопоставленные чиновники “снимают погоны”, проявляют больше открытости и гибкости. Для участников иногда становится даже неожиданным, что у многих чиновников на самом деле тоже много сочувствия, а на решения, которые они принимают, влияет и сама система, и дефицит ресурсов по работе с семьей, и неудачный профессиональный опыт. 

Это помогает, с одной стороны, специалистам понять, почему администрация может считать, что безопаснее для ребенка оставить его в учреждении (например, у них только что случилось нескольких подряд случаев возвратов детей из приемных семей). С другой стороны, чиновникам помогает увидеть, что наша работа не бывает без откатов назад, просто потому что дети, пережившие травму, и семьи, оказавшиеся в кризисе, — это достаточно сложная для работы целевая группа. Когда случаются трудности, это далеко не всегда значит, что конкретный специалист плохо сработал. После Всеобуча появляется надежда, что не будет обесцениваться ежедневный труд воспитателей, специалистов по работе с семьей, психологов на местах. 

Другого способа принести перемены в семейное устройство сирот нет

После Всеобуча участники обычно говорят, что им хочется продолжать общаться и развиваться. Однако на практике у специалистов часто не хватает для этого ресурсов. У нас в крае медленно, но создается профессиональное сообщество, в котором специалисты  поддерживают друг друга.

Мне нравится, что после обучения мы предлагаем коллегам встречи-интервизии, на которых можно обсудить сложные кейсы. Это напоминает сопровождение после Школы приемных родителей. “Будет трудно, приходите,” – говорим мы выпускникам. А куда пойти специалисту, если он зашел в тупик со сложным случаем и у него опускаются руки? У специалистов обычно нет поддержки: “Ты же профессионал, учился — справляйся сам”. После Всеобуча коллеги начинают консультироваться с тренерами и друг с другом.

Конечно, не всё идеально. Бывает больно видеть, как выпускники Всеобуча, такие вдохновленные во время обучения, возвращаются на свои рабочие места и принимают решения не в интересах ребенка или семьи, придерживаясь старых подходов: иногда я по-прежнему слышу, как детей отбирают из семьи из-за бедности, или сложным воспитанникам учреждений угрожают психиатрическим лечением. 

Кто-то может спросить: зачем учить, если специалисты так быстро подвергаются профессиональной деформации. Но все-таки количество положительных историй постепенно увеличивается, это мотивирует продолжать работать. Идеального результата достичь невозможно, как и в Школе приемных родителей, но я оптимист и продолжаю верить, что нет другого способа принести перемены в семейное устройство, кроме обучения специалистов и налаживания их взаимодействия. 

Когда я впервые приехала в ИРСУ, я чувствовала себя встревоженной: приехав из провинции, я опасалась, что могу показаться некомпетентной. Однако, обнаружив себя в искренней доброжелательной атмосфере среди единомышленников, я смогла и раскрыться, и многому научиться. Это очень отличалось от напряжения и скованности, которые я ощущала ранее во многих учреждениях. Я хочу, чтобы каждый специалист сферы кризисного детства из нашего края имел профессиональную свободу быть собой, отсутствие страха перед критикой и возможность задавать честные вопросы. Тренинги  ИРСУ дают не только знания и инструменты, но и чувство сообщества, а еще мотивацию и вдохновение что-то делать.

Часто, когда я отправляю коллегам информацию о предстоящих обучающих мероприятиях, они интересуются: «Будет ли выдано свидетельство/сертификат об окончании?». Однако, если я указываю, что обучение проводится в партнерстве с ИРСУ, такие вопросы возникают редко. Коллеги готовы пересмотреть свои планы, лишь бы попасть на тренинги ИРСУ. В профессиональной среде к ИРСУ сложилось большое доверие.

Я убеждена, что вложения в специалистов — это долгосрочные инвестиции, которые скажутся на качестве жизни детей. Не все НКО это понимают, ИРСУ — одна из немногих. До сих пор даже НКО скорее предпочитают возить подарки и мастер-классы в детские дома, а большинство грантодателей хотят поддерживать проекты, работающие с детьми непосредственно. В грантовой заявке работа со специалистами, к сожалению, часто не воспринимается как работа с благополучателями. Мало кто задается вопросом: мы сейчас поможем напрямую ребенку, а дальше что? Но я уверена, что когда мы собираем и обучаем специалистов разных структур, которые работают на одной территории – территории семьи, – это действительно работа на долгосрочный устойчивый результат, это самый лучший вклад в реализацию права каждого ребенка жить и воспитываться в семье. Не только сейчас, но и на будущее. 

Инна Голеня

Записала: Марина Иванова