Мам, а ты приемная?

Не знаю почему, но я никогда не говорила своим детям, что я приемная. Однажды они спросили. Я знала, что пришло время открыться.

---

Мы возвращались домой после того, как забрали у ветеринара нашего только что стерилизованного котенка Принцессу. Черно-серая бездомная кошка, которую я согласилась приютить шесть месяцев назад, сидела в синей пластиковой переноске для животных рядом с моей дочерью на заднем сиденье. Мой сын сидел впереди.

Это была одна из тех мирных автомобильных поездок, когда каждый, казалось, был доволен своей жизнью — и, что более важно, своим местом. Один из тех редких случаев, когда разговоры между родителями и детьми протекают естественно. Темы менялись, никто никого не перекрикивал, соперничая за мое внимание или мою любовь.

— Мы удочерили Принцессу? — спросила Эшли.

— Да, думаю, да, можно так сказать, — ответила я.

Шестилетняя Эшли прекрасно читала. Пока мы ждали ветеринара, она читала рекламные плакаты и объявления, расклеенные по клинике. Слово «Приют» ей часто попадалось. “Домашние животные из приюта”, “Информация для тех, кто решил приютить животное”, что можно и что нельзя делать.

— А что значит “Взять из приюта?” — спросила Эшли.

Эндрю повернулся ко мне, тоже ожидая ответа.

— Ну, это когда ты приносишь домашнее животное домой и ухаживаешь за ним. Ты соглашаешься кормить это животное и хорошо заботиться о нём. Ты становишься его новой семьёй.

— А что случилось с его старой семьёй? — спросила Эшли, в её голосе чувствовались печальные нотки.

— Иногда животные не могут оставаться в старой семье. Им нужны люди, которые будут заботиться о них, — сказал Эндрю.

— А детей тоже можно взять из приюта? — хотелось знать Эшли.

— Да, детей тоже иногда берут из приюта, — сказала я, мой желудок начало крутить от этой беседы.

— Но почему? Что случается с их старыми семьями?

Я сделала глубокий вдох. Понятно было, к чему движется этот разговор. Я могла бы это предвидеть и оставить детей дома, не брать с собой к ветеринару, подумала я. Но тут же упрекнула себя за то, что уклоняюсь от того, чтобы побыть со своими детьми.

— Детей иногда усыновляют, — начала я, — если их мамы не могут заботиться о них.

— А почему их мамы не могут заботиться о них? — Эшли продолжала давить.

— По разным причинам. Иногда мамы слишком молоды, чтобы заботиться о ребенке, или у них недостаточно денег или опыта, или им никто не может помочь. Это большой труд — воспитывать ребенка.

— Да, — сказал Эндрю, оглядываясь назад на Принцессу, довольный своей переноской. — Забота о домашних животных — это тоже большая работа.

Эшли помолчала несколько секунд. Но я чувствовала, что это еще далеко не конец разговора.

Не знаю, почему я никогда им не рассказывала. Я не собиралась обманывать. Просто это не та тема, которая часто всплывает. Это не то, о чем приятно рассказать. Мне 37 лет, и я могу пересчитать количество людей, которым я рассказала о своем усыновлении, по пальцам одной руки.

Когда ты вообще должен рассказывать об этом людям? Когда ты с ними знакомишься? “Привет, меня зовут Дженнифер, и меня удочерили”. После того, как у вас сложились с ними отношения? Или может быть, после того, как вы сблизились и начнете расспрашивать о происхождении и семье друг друга? Или когда вы их родите? “Добро пожаловать, я твоя мама, и я усыновлена”. Меня не отправили на курсы этикета усыновления. Я бы провалила экзамен. Я придала этому слишком большое значение. Я окутала усыновление тайной так же, как мои родители.

Мне стыдно.

Правда ранит меня и оставляет тошнотворный привкус во рту. Я чувствую себя неполноценным человеком, как будто я виновата в том, что мои дети родились у меня, приемной меня. У недостаточно хорошей меня. Как будто бы я могла это изменить и попросить, чтобы было по-другому. Их бабушка и дедушка с моей стороны — их приемные бабушка и дедушка; мой брат — их приемный дядя. Вдруг, для них это меняет дело?

Ну вот, расскажу я им. Что, если они почувствуют себя менее любимыми, менее родными? Я не смогу этого вынести. Я хотела бы скрыть правду. Или изменить её. Но хочу ли я скрыть правду ради них, или я хочу изменить свою собственную реальность? Я уже не знаю. Мои чувства смешались. А если они спросят, скажу ли я правду?

Эшли захватила мысль о том, что не все матери могут хорошо заботиться о младенцах. Она жила в мире, где у матерей много возможностей, денег и помощи в уходе за детьми, а я только что скомкала этот мир. Я была поражена ее следующим вопросом, хотя непонятно почему.

— Меня усыновили? Эндрю отвернулся от окна, в которое смотрел, и изучал мое лицо. Наверняка он помнит мою беременность и приезд сестры, хотя ему было всего четыре года.

— Нет, тебя не усыновили», — сказала я ей. — Ты выросла в моем животе.

Я почувствовала облегчение в ее молчании. Или, может быть, мне просто показалось.

– А Эндрю усыновили? — спросила Эшли.

Глаза Эндрю выдали его. Ему было интересно, почему он сам никогда не задавал этот вопрос.

Я улыбнулась ему ободряюще. Понятно, что «правильный» ответ — “нет”. Или, может быть, я просто так это восприняла.

— Нет, Эндрю тоже не усыновили. Он тоже вырос у меня в животе.

Затем пришла моя очередь. Этого я боялась с тех пор, как я родила Эндрю десять лет назад.

— А тебя усыновили, мам?

Мои дети молчали, пока я подбирала слова. Загорелся зеленый свет, машины засигналили — нужно было двигаться дальше. В те секунды я задавалась вопросом, изменит ли то, что я собираюсь сказать, то, кем они являются или кем они станут. Не испортит ли мое усыновление их маленькую жизнь? Не заставит ли их чувствовать менее родными людей, которых они считали своей семьей? Станут ли они не теми, кем они являются, когда узнают правду? Я не могла отрицать. Я бы не стала врать.

— На самом деле да, меня усыновили.

Я улыбнулась со счастливым лицом, сообщив эту новость. И вдруг я почувствовала: меня освободили. Тюрьма была добровольной, позор незаслуженным, страх необоснованным. Наконец-то я это поняла. Мне стало легче, как только были произнесены эти слова.

— Ух ты! — воскликнули они в один голос. — Ты?! — сказали они, как будто я вдруг стала знаменитостью. — Ты знаешь своих других маму и папу, ты всегда знала, что тебя усыновили, почему ты нам не сказала? — Вопросы поступали быстро и напористо. И я отвечала на все, насколько я могла, правдиво и понятно.

Этим субботним утром в своем минивэне я поделилась со своими детьми тем, что они всегда знали: меня зовут Дженнифер, и я усыновлена.

А мои дети? Они те, кем им всегда суждено было быть.

Дженнифер Нельсон

Перевод: волонтер Ирина Вахрашина, специально для ИРСУ