Если нас поставили в условия, что мы должны драться за ребенка из детского дома, то может, нам это не надо? 

Мы хотели взять конкретного мальчика подростка, но в опеке нам отказали

Как у вас появилась мысль стать приемными родителями? 

Ольга: Мысль меня преследовала с детства. Специальность моя (я психолог) тоже подталкивала к тому, чтобы думать о детях-сиротах и о детях с особенностями. Несколько лет я думала: «А смогу ли я стать приемным родителем?» Я даже просматривала анкеты детей и размышляла: «Этого ребёнка смогла бы я взять?» Что-то, наверное, я пыталась понять про себя в этих анкетах и фотографиях. 

Однажды я увидела фотографию мальчика-подростка, который нуждался в семье. Он мне очень понравился. На тот момент у нас с мужем не было возможности взять его: не было своего жилья, мы снимали.   

Много месяцев спустя, когда у нас появилась собственная квартира, я вспомнила про него. Захотела посмотреть, взяли ли его. Была уверена, что да – он классный. Мне так хотелось, чтобы у него всё сложилось и его забрали. Но анкета мальчика всё так же висела на сайте, появилось ещё несколько видео с ним, но его так никто и не взял. Тогда я подумала: «А может быть, мы всё-таки сможем?», и сказала об этом мужу.  

Влад: Я подумал: «Доброе дело, почему бы нет?» Посмотрел видео с этим мальчиком, он мне понравился. Мне было интересно стать наставником, другом. Казалось, с подростком будет интересно: возможно, выстроится диалог, будет взаимопонимание. Мы решили это сделать.

Ольга: Не могу сказать, что мы на 100% определились. Мы решили, что пойдём в Школу приемных родителей (ШПР) и там ещё подумаем. ШПР ни к чему не обязывает, есть возможность ещё раз всё взвесить. Самоуверенности  не было, были сомнения.

Влад: В августе 2022 года мы обратились в ИРСУ, записались на обучение. Осенью мы начали ходить в Школу приёмных родителей и параллельно доделывали ремонт. 

Как Школа повлияла на ваше решение? 

Ольга: Конкретно в этой ШПР глубоко разбираются сложные вопросы: можно посмотреть на себя, посмотреть со стороны, постараться встать на место детей с травмой. У ИРСУ это хорошо получается. Сильно поддерживало знание, что, если мы всё-таки дойдём до конца, и у нас возникнут проблемы, мы можем обратиться в ИРСУ за помощью. Мы не только учились, чтобы получить бумажку, а попали в место, которое стало немножко домом, каким-то тылом.

Влад: ИРСУ напомнил мне сообщества, в которых я бывал раньше – туристический клуб или типа такого: группу людей, объединённую общей идеей что-то сделать, куда пришёл каждый со своим запросом.

К каждому занятию мы готовились, ждали, много думали, и после  многое обсуждали. Было приятно, что в ИРСУ можно поговорить о сложном, даже о том, о чем не всегда со своими знакомыми поговоришь.

Запомнилось занятие про травмы детей, которые долго находятся в учреждениях. Было интересно анализировать свой опыт – как меня воспитывали, посмотреть через призму теории привязанности на отношения с окружающими людьми. Удалось даже пересмотреть наши с Олей отношения – что-то подправить, подумать, что я делаю не так.

Ольга: Мне ШПР помогла понять, какие проблемы могут исходить не от детей, а от нас, какие проблемы в нас есть, которые могут вылезти в отношениях с детьми.

В какой момент вы поняли, что готовы?

Ольга: 100% уверенности всё равно не было до самого конца. Потому что невозможно узнать заранее, что будет. Я не была полностью уверена, что мы делаем всё правильно. Вот прошли мы Школу, начали собирать документы, но всё равно в любой момент на каждом этапе можно развернуться. А этапы эти не сложно проходить, потому что ответственность пока еще на нас не висит.

Влад: Мне казалось, самое сложное будет получить заключение о возможности быть усыновителем. Как подступиться к Левиафану по имени «государство», не каждый день ты посещаешь, например, нарколога и психиатра. Я боялся, но зря. Всё получилось очень просто. Специалисты шли нам навстречу.  Когда мы говорили, что справки нужны для опеки, будто открывались двери. Люди улыбались: «Ах, вы для этого». Это меня поразило. 

Очень запомнилось психологическое тестирование. Целый день мы с Олей сидели и выполняли много очень старых тестов, которым лет 40, какие-то анкеты, разговаривали с психологом (без психологического образования). А потом около месяца ждали заключения. В нем еще оказались ошибки, потом нужно было еще раз приезжать. Сотрудница, которая с нами работала, извинялась, сама расстроилась, связывалась с отделом опеки, чтобы ускорить процесс – к ее положению, конечно, есть сочувствие, поэтому немного неудобно публично критиковать ее работу и не хочется создавать проблемы конкретным людям, но и совсем промолчать об этом, наверное, неправильно. Нам вся эта история с тестированием показалась бессмысленной формальностью, которая только отнимает время. 

Ольга: Дождались психологического заключения, готовились сдавать документы, мечтали, как поедем к ребёнку, но… в опеке нам отказали в возможности забрать этого мальчика без объяснения причин, просто из-за “отсутствия опыта”. 

Сложное, неоднозначное осталось ощущение от этого решения: с одной стороны, видно, что сотрудники стараются, заботятся о детях, переживают, и о нас в чем-то они заботились; с другой стороны, сотрудники как будто живут в своей реальности. Нам было очень тяжело принять, что нам не дали возможности забрать мальчика, ради которого мы всё это затевали и так много трудностей прошли за два года. У меня внутри полный спектр эмоций, был и есть. 

Влад: Опека решила, что нам не нужен подросток, и выдала заключение на 1 ребенка от 0 до 10 лет. 

Ольга: Мы были расстроены, были не в состоянии принимать решения и уехали в горы кататься на сноубордах. Нужно было проветрить голову. Мы сделали паузу. Это помогло. Мы не стали ругаться ни с кем. Решили, что до 10 лет, так до 10 лет. Ладно. 

Поиск ребенка – это смотреть на кучу фотографий детей, как в супермаркете, и делать заметки в табличке

Влад: Начался поиск ребенка. Поиск – это, как нам показалось, не очень приятная вещь. Перед тобой куча фотографий детей, ты смотришь на них, как в супермаркете, делаешь заметки в табличке. Этому ты говоришь «Да», а этому ты «Да» не говоришь.

Ольга: При этом чувствуешь себя отвратительно. 

Влад: Оценив свои возможности, мы рассматривали детей, которые находятся в детских домах до Урала. Чтобы дней на 10 можно было бы туда съездить, познакомиться. Искали детей постарше. Но везде, куда мы звонили, говорили: “Этого ребенка уже забрали”.

Ольга: Всех детей уже забирали, особенно тех, кто помладше. Появился вопрос: «А мы-то тут зачем, если всех забирают? Зачем мы всё это делаем?» Нам даже начало казаться, что мы пытаемся урвать себе какого-то ребёнка, вцепиться в него и опередить кого-то. Этакие соревнования. От этого стало мерзко. Мы с Владом ещё раз задумались: «А нужно ли нам это, если детей забирают? Значит, и так всё нормально?».

Влад: Если нас поставили в условия, что мы должны драться за ребенка из детского дома, то может нам это и не надо? В опеках нам говорили, что есть дети 11-12 лет, предлагали попробовать изменить заключение. Действительно, старше 10 лет детей в детских домах больше. И это очень грустно.

У нас двое малышей, брат и сестра, которых надо срочно забирать, будете смотреть или нет?

Ольга: Вдруг случилось неожиданное. Нам позвонили из нашей опеки: «У нас двое малышей, брат и сестра, которых надо срочно забирать, будете смотреть или нет?» Мы не ожидали, что нам что-то предложит наша опека. Нам показалось, наша опека особо не хочет никого нам давать, как-то хочет от нас откреститься: получили заключение и сидите себе.

Влад: А тут получилось, что нам предлагают сразу двоих.

Ольга: Двоих мы брать не планировали.  Но ситуация была срочная. Дети были временно в ресурсной семье, долго там быть не могли. Нужно было быстро найти им замещающую семью, чтобы они не попали в детский дом. 

Влад: Хорошо, что у нашей опеки существует список ресурсных семей, которые могут участвовать в “передержке” детей, и есть несколько кандидатов в усыновители – когда дети появляются, к ним обращаются. Так, мне кажется, минимизируются травмы у детей. 

Ольга: Получается, что родителей подбирают под детей, а не детей под родителей. С одной стороны, нам было очень неприятно, что мы не смогли взять того, кого хотели, с другой стороны – вот эти дети могут сейчас не попасть в детский дом, им стараются быстро найти родителей.

Влад: Мы такого не ожидали. Дети в детском доме не были, у них нет опыта жизни в такой травмирующей среде. Группа здоровья – третья. Да ещё одна из них – маленькая девочка, за которой «охотится» половина усыновителей России.

Ольга: Мы девочку даже не искали, потому что девочек и так все берут. Мы думали недолго, потому что времени не было. Было понятно, что этим детям срочно нужны родители. Мы в любом случае не хотели выбирать. Для меня сложно, почти невозможно – приехать на ребенка посмотреть и сказать ему «Нет, пока, ты мне не подходишь». И мы согласились. 

Первая встреча и начало жизни вместе: детям будто нужно понять, что самого страшного от нас можно ожидать 

Как прошла ваша первая встреча с детьми?

Ольга: На встречу я ехала с пониманием, что если я с детьми знакомлюсь, то я их забираю. Я чувствовала, что вот она ответственность, и жизнь поменяется очень сильно. Было сложно, но интересно.

Влад: У меня сохранилась фотография, как мы ехали в такси на эту встречу. Там весь спектр чувств на наших лицах. 

Ольга: Да, страшно, сомнение, интересно, вау, как здорово, а может, не надо, а может, сбежать. Это сложно описать.

Влад: Всё оказалось не страшным, встреча прошла хорошо. Сотрудники нас познакомили и мы пообщались. 

Ольга: На первую встречу мы взяли с собой игрушки, простые книжки, но они не понадобились. Было очень простое общение — полазить, погулять, покрутить спиннер, эмоционально пообщаться.  

Влад:  Потом мы еще два раза съездили к детям на полдня и нас попросили определиться: «Ну что, берёте?» – «Берём!»

Как дети к вам отнеслись?

Ольга: Дети сразу всё поняли.

Влад: Уже на второй-третий день, когда мы их забрали, они назвали нас «папа» и «мама». 

Ольга: И это не потому, что у них до этого не было родителей, у них была мама. А потому что они были в состоянии шока, им нужен был кто-то, в кого можно было вцепиться и держаться.

Как проходила адаптация?

Ольга: Адаптация длится до сих пор, прошло еще меньше года. Началась она в первый же день. Дети чуть-чуть осмотрелись, где что лежит и где они оказались, и их прорвало. Сначала мальчика. А девочка долго была закрытая, всё в себе держала.

Влад: Зато потом раскрылась, сейчас она ураган просто. 

Ольга: Было сложно, очень сложно. Хотя дети не были в детском доме, всё было непросто в их родной семье. Поэтому были трудности с поведением. 

Мы были готовы к сложностям и разному поведению детей, но что стало, действительно, неожиданностью – насколько много гадостей полезло из нас. Оказывается, я могу очень сильно злиться на маленького ребёнка, я могу быть в ярости, оказывается, меня можно вот так достать. Мои проблемы внутренние, которые, казалось, были давным-давно решены, снова оказались рядом со мной. То моё из детства, которое, как мне казалось, я не буду использовать никогда, потому что это неприемлемо, оказывается, вот оно здесь, и я его собираюсь использовать.

Влад: И нести этот факел вперед, чтобы передать следующему поколению (смеются).

Обычно я спокойный человек, меня трудно вывести из себя, но получается, что дети знают, какие струнки мои задеть: я не ожидал от себя, что могу заводиться из-за какой-то ерунды. Да, мы об этом слышали, и так и есть. Это прощупывание, выстраивание границ.

Ольга: Детям будто нужно понять, что самого страшного от нас можно ожидать. Поэтому нужно довести нас до максимально плохого состояния, чтобы понять, на что мы в принципе способны. Это понятно. 

С сыном мы много разговариваем об усыновлении. Сначала он говорить не умел и речь почти не понимал. Когда научился, стал рассказывать и задавать вопросы. Оказалось, он не понимал, что произошло, думал, что у нас они временно, а потом его старая жизнь вернётся. Только после неоднократных разговоров, объяснений стал осознавать всё, принимать, к нам иначе относиться. Мы обо всё говорили как есть, это помогло, им и стало получше, хотя трудное поведение у детей сохраняется. Мы до сих пор пытаемся привыкнуть.

Ну вот, такая фигня в мире творится, а мы ещё детей взяли. Надо ли было это делать?

Вы сожалеете о чем-то?

Ольга: Нет. Возникали мысли: «Что мы наделали? А вдруг это была ошибка, а вдруг мы на самом деле плохие родители, а вдруг вообще всё это не для нас?» Это бывает из-за страха, и когда силы закончились. 

Влад: Очень сильно, конечно, влияет обстановка вокруг. То, что происходит в стране и в мире влияет: постоянно в каком-то стрессе находишься. Думаешь: «Ну вот, такая фигня творится, а мы ещё детей взяли. Надо ли было это делать?».

Ольга: Страшно было в первые дни. Это, мне кажется, надо просто пережить и переждать. 

Неожиданно очень много сил отнял у нас процесс усыновления (сначала детей мы взяли под опеку), выжал из нас все соки, это было очень тяжело.

Где вы берёте силы?

Влад: Оля (она всё-таки психолог) начала вспоминать книги по этой тематике. Ведь нет ничего нового, всё придумано до нас. Например, про контейнирование. Помогали знания, которые были в Школе приёмных родителей. Это всё приходится применять.

Ольга: Помогают наши отношения. Это было приятным сюрпризом. Мы в этом хаосе можем разговаривать друг с другом, поддерживать. Это много даёт, это важно.  Ещё помогают друзья, родные, знакомые. Все доброжелательны, заинтересованы, спрашивают, общаются, подарки дарят. 

Влад: Бабушки души в детях не чают. Помогают по мере возможности.

Ольга:  Еще желательно спать. Хотя бы иногда. И не отменять занятия, которые любишь. Нам помогает куда-то ездить. Просто выбраться из дома.

Влад: Детям интересны поездки на электричке, на поезде, в метро, на автобусе. Когда мы едем, они смотрят в окно, наблюдают вокруг, о чём-то спрашивают. Такие небольшие поездки нам очень помогают.  

Ольга: Сами дети дают радость. Однажды в начале нашей совместной жизни я ушла на несколько часов, дети гуляли с папой. Я вечером возвращаюсь, они увидели меня, побежали ко мне, и такие счастливые на всю улицу кричали: «Мааама!» Яркий был момент. Сказать, что это приятно, это слишком слабо.

Влад: С работы они меня встречают очень радостно. Есть удовлетворенность, насколько дети стали быстро развиваться в комфортной среде (осмелюсь так сказать), стали впитывать и добирать. Интересно за ними наблюдать. Вспоминать, например, что два месяца назад глаголы они вообще не употребляли в речи, а сейчас могут уже сложные предложения.

Ольга: А ещё дети очень смешные. Взрослые такими не бывают. 

Влад: Когда какие-то слова начинают повторять, и переставляют звуки, бывает очень забавно.

Ольга: И вообще, с ними бывает очень весело. 

Влад: Ещё, для меня радость поделиться с ними чем-то, дать им то, чего у них не было, заботиться о них. 

Есть ли у вас какой-то девиз, который ведёт вас через трудности? 

Ольга: Девиза как такового нет. Просто есть понимание, что дети должны быть в семьях, и у каждого ребенка должны быть родители. Это самое главное. И ещё понимание, что если я могу что-то сделать, мне надо это делать. Если мы можем взять ребенка, привезти домой, это здорово. Если кто-то не может этого сделать, можно сделать что-то другое. И это здорово – просто делать то, что можешь. 

Дети должны жить в семье. В этом нет геройства, нет чего-то сверхъестественного, это просто норма. Здорово к этому относиться как к норме. Нормально, что дети живут в семье, нормально, что у детей есть родители.

Записала Светлана Жданович, специально для ИРСУ

Фото: семейный архив